16 марта в Ульяновском драматическом театре имени И.А.Гончарова состоялась премьера спектакля «Дядя Ваня» по пьесе А.П.Чехова в постановке режиссера Максима Копылова. Заглавную роль исполнил Марк Щербаков.
Перед зрителями на сцене – усадьба, которая уже долгое время бодрствует ночами. Действие пьесы начинается пасмурным днем, но художник-постановщик спектакля Владимир Медведь и художник по свету Максим Столяров создают пространство дома, словно всегда погруженного в предрассветный сумрак: очертания предметов мебели проступают из тени, в высокие оконные рамы пробивается мутный свет.
Обитатели дома – усталые, если не изможденные. Разговор Астрова с няней Мариной (роль доктора исполнил Денис Бухалов, роль няни в разных составах – заслуженная артистка России Ирина Янко и заслуженный работник культуры Ульяновской области Людмила Даньшина) далек от мирной беседы за чайным столом – в каждой фразе сквозит раздражение, не друг на друга, а на эту нелепую жизнь. Появляющийся Иван Войницкий (Марк Щербаков) озвучивает непроизнесенное: жизнь выбилась из колеи с приездом профессора Серебрякова и его жены.
Их образу жизни подчинено каждое движение в доме. Самовар стоит на столе едва ли не круглосуточно, ночами домочадцы не спят вместе с Серебряковым (заслуженный артист России Михаил Петров), каждое его появление в гостиной – всегда костюмированное представление с массовкой из дворни и родственников – эксцентричный семейный стиль одежды четы создала художник по костюмам заслуженный работник культуры РФ Ольга Соломко. Жена профессора Елена Андреевна (в премьерные выходные роль исполнила Юлия Ильина, в другом составе – сыграет Алена Никитова) появляется на сцене с подушкой, расстилает на рояле деревенский тюфяк с торчащей соломой и, ничуть не смущаясь, устраивается в томной позе сверху.
В этом неблагополучном доме истинное назначение утратило всё – сидят на столе, спят на рояле, в самоваре водка – и все: доктор Астров мог бы заниматься лесным хозяйством, прекрасная Елена Андреевна могла бы быть главной героиней собственной жизни, а не второстепенным персонажем чужих, дочь профессора Соня (в разных составах сыграли Дарья Фарафонтова и Надежда Иванова) заботилась бы о собственной семье и детях, а не выжимала бы последние соки из имения, чтобы обеспечить столичную жизнь отца, приживал Илья Телегин (Виталий Злобин) мог бы по крайней мере рассчитывать на то, что хозяева дома запомнят его имя, из дяди Вани и вовсе мог бы получиться новый Шопенгауэр или Достоевский…
Бунт дяди Вани – протест труженика против нахлебников – только на первый взгляд выглядит праведным гневом хорошего человека, доведенного до крайности. Обманывает созвучие фарсовых мотивов в образе Серебрякова – современной культуре праздности, избыточного потребления, «жизни-праздника» на грани моральных норм. Но конфликт лежит глубже – это вина каждого из героев перед собственной судьбой. Разочарование в кумире – блистательном историке литературы Александре Владимировиче Серебрякове – для дяди Вани становится разочарованием в себе самом. Подобно своей матери (в роли Марии Васильевны блистает народная артистка России Зоя Самсонова), он сделал победы другого – смыслом собственной жизни, замерев в подобострастном взгляде на кумира снизу вверх, как в одной из финальных сцен спектакля.
А где же любовь, о которой так много говорится в пьесе и спектакле? Сложный четырехугольник Войницкого, Астрова, Елены Андреевны и Сони построен на мечте о счастье – увы, неосуществимой. И дядя Ваня, и Астров переживают болезненную влюбленность в невозможное: не сделав решительного шага навстречу собственной судьбе, они вряд ли способны совершить что-либо во имя чувства к другому. «Позвольте мне только глядеть на вас, слышать ваш голос...» - униженно просит дядя Ваня. Возможна ли любовь, если все содержание его жизни – разочарование и пустота?
Камертоном спектакля стала одна из самых известных песен Александра Вертинского «Танго «Магнолия» в аранжировке театрального композитора Олега Яшина. Партии фортепиано и скрипки записали Вера Корчева и Александр Бухарин. «Недопетая песня любви» все еще звучит где-то на берегу мифического бананово-лимонного Сингапура – как надежда на счастье и вера в то, что «все наши страдания потонут в милосердии, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка».
